В.Б. Виноградов

Средняя Кубань. Земляки и соседи.

АДЫГЕЙЦЫ

Перейти к содержанию книги

Самоназвание адыгейцев, как и близкородственных им кабардинцев и черкесов — адыгэ. Большая часть их проживает в границах Адыгейской Республики в составе России, но компактные группы (иногда целые аулы) адыгейцев живут и среди населения ряда прилегающих к Армавиру районов, в то числе в Успенском. Некогда, до середины 1860-х годов была велика их прослойка в самом Армавире, где были они зависимым населением от черкесо-гаев.

По переписи 1989 года в Краснодарском крае было более 116 000 адыгейцев. Много потомков адыгейцев проживает за рубежом, где, например, только в городах Турции их насчитывается более 100 тысяч. Язык, сохраняющий в себе несколько племенных диалектов принадлежит к адыго-абхазской ветви северокавказской языковой семьи.

В новейшем этносоциологическом словаре-справочнике указывается: «Письменность на адыгейском языке была создана в 1918 году первоначально на арабской графической основе, в 1927 году переведена на латинскую, а в 1938 году на русскую графику. В настоящее время в столице Адыгеи г. Майкопе имеются университет и НИИ, активно занимающийся изучением языка, культуры, литературы и истории адыгейского народа и в целом адыгов. В республике выходят книги, брошюры, периодические издания на адыгейском языке, а также учебная литература, к которой проявляют большой интерес потомки адыгейских эмигрантов в зарубежье. Из среды адыгейцев вышел целый ряд самобытных литераторов, деятелей науки и искусства. Майкоп — заметный центр не только адыгейской, но и русскоязычной культуры в северо-западной части Кавказа».

Адыгейцы — очень древний по своим истокам народ, населяющий берега Кубани, хотя их происхождение еще далеко не ясно до конца Существует гипотеза о переселении их дальних предков — «кашков» (напрашивается сопоставление со средневековыми «касогами») — из Передней Азии и Закавказья в эпоху бронзового века. Она подтверждается некоторыми новейшими данными языкознания, а также и характерными приметами прославленной Майкопской культуры, памятники которой представлены и на Средней Кубани в III тысячелетии до н. э. Однако высказывается и такое мнение: «В связи с удревнением даты майкопско-новосвободненской общности до конца IV — первой половины III тысячелетия до новой эры вряд ли возможно считать правомерной постановку вопроса о связи се носителей с каким-либо современным этносом или исторически известным народом, языковой группой».

В дальнейшем, в I тысячелетии до новой эры среди ряда народов, активно выступавших на Кубани, выделяются МЕОТЫ, которые традиционно считаются рядом ученых прямыми предшественниками адыгов.

Идея о «гентнческой связи материальной культуры от майкопского времени до периода расселения предков адыгов», то есть о том, что «меоты — дальние потомки майкопцев и предки современных адыгов» обосновываются прежде всего краснодарским профессором Н. В. Анфимовым и адыгейскими учеными, среди которых выделялся недавно ушедший из жизни замечательный специалист Пшифам Улагаевич Аутлев. Последний, в частности, незадолго до смерти, рискнул даже высказать гипотезу о возможности поисков прямых предков меотов среди обитателей одной из стоянок мезолитической поры в Мостовском районе, относящейся к 12 — 10 тысячелетиям до новой эры. Однако, тут еще много неясного, а в чем-то и амбициозного, особенно в том, что касается Средней Кубани. Следует согласиться с теми учеными, которые призывают всячески избегать любой одномерности, однозначности в формулировке представлений об этнолингвистической оценке памятников археологии широкой округи Армавира.

Тем не менее, предки адыгейцев пережили бурные события Великого переселения народов (V—IX века), сохранив оригинальную и яркую культуру, дошедшую до нас в виде выразительных памятников старины, сосредоточенных, в основном, к югу от Кубани, в лесах и предгорьях, а также по черноморскому побережью. Одним из высших ее достижений, дошедшим до наших дней, является адыгейский вариант обще-северокавказского эпоса «Нарты».

К X веку у адыгов складываются раннефеодальные отношения, облегчавшие установление тесных, хотя и весьма противоречивых, соседско-партнерских взаимоотношений с древнерусским Тмутараканским княжеством, обустроившимся на Таманском полуострове.

Не обошли стороной прикубанскнх обитателей и беды диктата Золотой Орды, и нашествия среднеазиатского эмира Тимура, которому они оказали яростное сопротивление. Слава об их храбрости далеко разнеслась по «просвещенному миру» через итальянские (генуэзские) колонии и торговые центры на берегу Черного моря.

Не позднее начала XV века из основной массы адыгов вы-делились и расселились на восток, вдоль подножья Кавказского хребта, кабардинцы. На прежних местах — в бассейне Кубани и вдоль Черноморского побережья остались племена натухайцев, шапсугов, абадзехов, бжедугов, темиргойцев и многие другие. Из них и стала формироваться первичная основа собственно адыгейской народности, которая испытала на себе всю тяжесть набегов Крымского ханства, а затем и натиска Османской Порты (Турции).

В поисках спасения «закубанские черкесы», как их теперь называли, обратили свои взоры к Русскому централизованному государству вышедшему в середине XVI века на берега Терека. В 1557 году, в результате длительных переговоров, они оформили вассально-союзнические отношения с ним, приняли подданство. В новейшем учебном пособии по истории Адыгеи подчеркивается; «Историческое значение принятия адыгами российского подданства состоит прежде всего в том, что оно оградило адыгов от вражеских попущений и от порабощения их Крымским ханством и султанской Турцией. Это было событием большого прогрессивного значения, сыгравшим огромную роль в исторических судьбах адыгов. Оно способствовало дальнейшему развитию их экономических, политических и культурных связей с русским народом».

Однако помощь России, переживавшей в XVII веке не лучшие времена, была нерегулярна, недостаточна и не всегда своевременна. Адыгейским племенам приходилось прежде всего расчитывать на свои силы и упорство в отстаивании независимости. Давая отпор крымским конным вторжениям и жестокости турецких янычаров, адыгейцы сохранили в основном свое историко-культурное лицо, но стали постепенно исла-мизироваться, отступая от традиционных христианско-языческих верований, и попадать под османское влияние. А постоянные и полезные в целом торгово-меновые контакты с портами и гаванями Черного моря, вскоре втянули их в массовую, бессердечную торговлю «живым товаром», которым стали прежде всего пленные, захваченные в набегах феодальной знати на соседей и друг друга.

Как свидетельствует история, начиная с XVI века турки и крымский хан ежегодно вывозили с кавказского побережья более 12 тысяч рабов, что стремительно подрывало саму основу жизнеформирования адыгов. И хотя многие из них и на далекой чужбине завоевали место под солнцем («черкесские мамлюки» в Египте и Западной Азии яркий тому пример), но генетические потери горцев были невосполнимы.

В те времена адыгские племена являлись оседлым земледельческим населением, у которого, однако, было сильно развито скотоводство, в том числе коневодство. Турецкий путешественник XVII века Эвлия Челеби оставил следующее описание: «Пшуко (поселения) представляют собой дома, расположенные группами у подножья гор, среди больших полей и лесов: сорок домов в одном месте, десять домов в другом, двадцать в третьем, в которых поселились по соседству близкие и дальние родственники. Вокруг из длинных толстых бревен и прутьев делают двор, обнесенный плетнем, напоминающий крепость...» Такие и похожие поселения располагались у подошвы предгорий, образующих ущелья рек Уруп, Лаба и других Но собственно берега Средней Кубани не были местом постоянного пребывания адыгов. Здесь очень уместна пушкинская характеристика: «Жилище дикое черкесских табунов», то есть места сезонного пребывания скота; пастбища, используемые горскими, табунами. Это определяло специфику местной истории, лежавшей несколько в стороне от генеральных событий.

XVIII век оказался крайне сложным в истории «закубан-цев». Проповеди ислама все больше подкреплялись силовым давлением Турции, причем некоторые местные племена (например, жанеевцы) были полностью истреблены. Другие же, сопротивлялись, как только могли! Турецкий офицер Османбей, сын визиря Магомет-Паши, сообщал в Стамбул: «...Черкесы слишком необузданы, чтобы подчиниться долгу и обряду. Это превращение дало им, впрочем, одно понятие, к несчастию скоро укоренившееся, — идеи демократизма. Яд этот со временем причинит им гибель...» Он был прав в главном: адыгейцы не хотели терпеть ни османский, ни «собственный» феодальный гнет, сражаясь с оружием в руках, как это было в знаменитой Бзиюкской битве 1796 года, когда народное ополчение шапсугов, абадзехав, патухайцев упорно противостояло дворянскому войску, возглавляемому бжедугскими князьями.

На финале XVIII столетия, когда логика русско-турецкого противоборства вывела Российскую державу на Кубанские берега, край стал заселяться русскими и украинскими выходцами — казаками. На некоторое время Кубань превратилась в естественную границу между соседями, установившими разнообразные взаимные связи. Однако провокации Стамбула, хищническая практика горских верхов и традиционное «наездничество» (система набегов за добычен), хитромудрые уловки европейских колонниальных держав (Англии и Франции) постоянно накаляли обстановку.

Многие события тех неспокойных лет приводили закубан-ских адыгов на известные броды и переправы через Кубань в среднем ее течении, в том числе и в наши места. И вновь — захваты, стычки, погони, преследования... Как писал поэт:

...И дикие питомцы брани

Рекою хлынули с холмов,

И скачут по брегам Кубани

Искать насильственные дани...

Вдоль всего течения пограничной реки (и окрестности Армавира — не исключение!) навсегда отложились такие названия местностей и урочищ как Воровская Балка, Азиатский лес, Казачья Балка. Они — памятники тех далеких времен...

С другой стороны, царское правительство России, решая геополитические задачи, перешло к насильственному и полному «покорению», «усмирению» закубанских жителей. Так и получилось, как в старину говаривали адыги: «Если спор переходит в войну, погибают и невинные». Долгой, затяжной, смертоносной оказалась разразившаяся война, охватившая несколько десятилетий. «Закубанцы» вновь отстаивали независимость, не желая принять никаких других перспектив своего бытия. Тогда-то и победил в их быту окончательно ислам идеология неистовой борьбы, а постылая Османская Порта стала союзником!

Горели аулы и станицы, гром пушек, пороховой дым, зарево пожаров, поступь войсковых колонн и топот конных отрядов обеих сторон наполнили вековые леса. Весь мир мог поучиться у горцев тому, как надо отстаивать свою свободу!

В ту пору произошел и своеобразный раскол складывающейся народности: часть «закубанских черкесов», осознав губительность и бесперспективность непрекращающихся кровопролитий, смирилась с неизбежным и попыталась не саблями и кинжалами, а мирным трудом и искренним, взволнованным пером доказать российской общественности природное право своего «рода-племени» на достойное место в условиях непреклонно утверждающегося нового, уже внутригосударственного «общежития» народов на Кубани.

Российский офицер, первый адыгейский историк, этнограф и литератор, влиятельный бжедугский феодал Хан-Гирей проникновенно писал на страницах пушкинского «Современника»: «Поэзия — жизнь, душа, память бытия черкесов, живая летопись событий в их земле. Она управляет их умом и воображением в домашнем быту, на съездах народных, в увеселениях, печали, встречала их рождение, сопровождала от колыбели до могилы их жизнь и передавала потомству их славные дела». Откликаясь, передовая русская литература (например, запрещенный властями роман-памфлет Е. П. Лачиновой) осуждала имперские «проделки» на Кавказе и выводила образы «храбрых и честных» черкесов на российской службе, для которых «русские более, чем родные», ибо «не делают разницы между нами и собой».

Против слепых жестокостей администрации на Кубани восставал А. Бестужев-Марлинский и другие декабристы. А. С. Пушкин, проезжая эти места, с горечью писал: «Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены. Они час от часу углубляются в горы и оттуда направляют свои набеги. Дружба мирных черкесов ненадежна: они всегда готовы помочь буйным своим единоплеменникам...».

Таково было лицо войны. Но оно не могло своими ужасающими гримасами отвратить или зачеркнуть положительные тенденции и протекавшие десятилетиями процессы российско-кавказского сближения.

Вооруженные действия изнуряли людей, заставляли их искать выход. Все больше «мирных горцев» и их аулов и обществ принимало закон и порядок могущественной страны, все прочнее становились и непростые узы взаимных связей. Шел процесс переселения некоторых групп горцев из глубины суровых голодных ущелий на тучные кубанские берега.

Но продолжали борьбу другие! И когда последние страшные события, завершившиеся 20 мая 1864 года сбором российских походных отрядов на урочище Кбаада, возвестили об окончательной победе России в этой войне, многие десятки тысяч «закубанцев», порою целые племена под нажимом феодалов и мулл, мечтавших оставить их в своей кабале; испытывая бесцеремонное давление царских властей; поверив щедрым посулам турецких агентов, согласились уйти на чужбину — в турецкие владения, покинув бесконечно родные долины и горы. Участь большинства переселенцев-мухаджиров была трагична: будучи привезены в бесплодные и безводные места турецких провинций, не получив обещанной помощи, они массами гибли от голода и болезней, подвергались активному отуречиванию, проливали свою кровь в войнах, то там, то здесь развязываемых Османской Портой.

Сегодняшние наиболее авторитетные адыгейские историки приходят к следующим выводам: «В то время, когда на турецком побережье адыгов месяцами держали под «карантином», и те ежесуточно умирали сотнями, а уцелевшей массе отводились самые худшие места и земли, русский трудовой народ и демократическая часть его интеллигенции по-другому реагировали на трагедию, которая постигла адыгов, сочувствовали им. Трудовые массы иногородних и казачества доброжелательно и тепло встречали переселявшихся с гор на равнину адыгов. Они давали им кров и пищу, надолго оставляли горских детей на содержании, пока не устроятся их родители, даже обучали их грамоте и ремеслу, после чего возвращали их в родные семьи.

Несмотря на жестокий гнет, отчего не меньше страдал и сам русский народ, присоединение к России для оставшейся на родине части адыгов имело объективно положительное значение. Оно положило конец постоянным угрозам извне и междоусобицам внутри, выкорчевало, позорную систему работорговли (пленопродавства), втянуло адыгов в общероссийское русло более передовой экономической системы. Трудовые массы адыгов приобщались к последующей революционной борьбе, которую вели рабочий класс и трудящееся крестьянство против царизма, помещичье-буржуазного строя».

Сложен и морально-психологический аспект. Ушли на чужбину самые гордые, мужественные, непокорные бойцы, увлекая за собой свои семьи: жен, детей, стариков. В суровых тисках обстоятельств они выбрали судьбу эмигрантов, и никто не вправе судить их! Но, чем больше задумываешься над ходом истории, тем яснее понимаешь своеобразный подвиг тех, кто, воспринимая окружающее иначе, не поддался взрыву «пасспонарности», не пожертвовал ради рухнувших целей и идеалов войны и распрей, свою единственную, неповторимую землю отцов, бесчисленных поколений предков!

И так получилось, что судьбу сбережения и приумножения родных корней приняли на себя закубанские общества и люди, что остались на родных пепелищах, у оград фамильных кладбищ. Тернистым и тяжким был путь, подсказанный инстинктом самосохранения народа! Но вовсе не парадоксом истории является то, что постепенное включение Западного Кавказа в экономическую и политико-культурную жизнь России в конечном счете способствовало ускорению межплеменного сплочения и окончательному образованию нового этно-соцального сообщества — адыгейцев.

После революционных потрясений 1917 года, перевернувших всю Россию, направивших ее на новый, неизведанный путь, адыгейцы впервые в своей истории решительно встали на ту дорогу, которая сковозь все сложности и неизбывные светлые народные надежды привела их к созданию собственной государственности. В начале октября 1992 года наши земляки и соседи с участием представителей многих других народов, регионов и общественных движений торжественно отметили 70-летие адыгейской автономии и первую годовщину создания Адыгейской Республики в составе Российской Федерации. Праздник этот вызвал чувство гордости за прошлое и настоящее трудолюбивого и славного народа. Это чувство очищало души всех, кто желал добра и благополучия древней, прекрасной и единственной в мире земле Адыгеи.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ СПЕЦИАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

Анфимов Н. В., Джимов Б. М., Емтыль Р. X. История Адыгеи (с древнейших времен до конца XIX века). Майкоп. 1993.

Аутлев М., Зевакин Е., Хоретлев А. Адыги. Историко-этнографический очерк. Майкоп. 1957.

Виноградов В. Б. Древности округи Армавира в этно-лингвистической оценке // Первые чтения по археологии Средней Кубани. Тезисы докладов. Армавир. 1993. С. 7—9.

Меоты — предки адыгов. Майкоп. 1989.

Меретуков К. X. Адыгейский топонимический словарь. Майкоп. 1981.

Очерки истории Адыгеи. Т. I. Майкоп. 1967.

Покровский М. В. Из истории адыгов в конце XVIII — первой половине XIX вв. Краснодар. 1989.

Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик. 1978.

Черкесия в XIX веке. Майкоп. 1991.

Черкесские мамлюки. (Краткий исторический очерк). Майкоп. 1993.